Хлопнула его по плечу:
— Еще бы ты не пережил. Не представляю тебя ревущим из-за несчастной любви! Стихи только писать не начни! И в черный не красься — тебе не пойдет.
Он отозвался слабой улыбкой. Потом устало опустил голову на руки.
— Она мне вчера раз двадцать звонила, пока я телефон не отключил. Уверен, она хочет продолжать… использовать меня, и не уверен, что я смогу сдержаться… Аж тошно от себя, — он потряс головой. — Если честно, то я сейчас не представляю, как мы сможем общаться. Все мы. Вроде как именно я нашу компашку и разваливаю. Я, а не она.
Мне захотелось погладить его по волосам, но я сдержалась, не зная, как он это сейчас воспримет.
— Ты не собираешься ее прощать? — спросила тихо.
Он думал долго, но потом все же ответил:
— Прощать, Николаева, ее не за что. Я больше на себя злюсь, за идиотизм. Ведь всё, прямо с самого начала, кричало о том, что что-то не так. Я поцеловал ее раз, поцеловал второй, потом переехал к ним, и она просто приняла меня. Точно так же, как приняла бы любого другого, оказавшегося на моем месте. Я сейчас только понимаю, что она это не особо-то и скрывала.
— Не любого другого! — я все же решила вставить.
— Пусть так. Но, по сути, разница небольшая.
Он снова замолчал, а мне хотелось, чтобы Белов высказался, вылил все, что накопилось.
— И что теперь будешь делать? — понимая, что вопрос глупый, я хотела заставить его хоть о чем-то говорить.
— А что делать? — он выпрямился и снова взглянул на меня. — Жить буду, что ж еще? С Танаевыми, правда, даже не знаю, как теперь… — он вдруг отвлекся. — И ты, Николаева, лучше не ввязывайся, как я. Горит у тебя — я понимаю, но потом только хуже будет. Они не виноваты в том, что такие, но это не значит, что и нам стоит портить себе жизнь заодно.
Он говорил обо мне и Максе, тем самым переключив свою проблему на мою. И было бы нечестно отмалчиваться:
— Я тоже не знаю, что делать… Ты прав. Но если бы ты сразу знал, что так обернется, ты бы смог держаться от Миры подальше?
Он меня удивил абсолютно серьезным:
— Смог бы. Если бы знал. Другом я бы их стал в любом случае, потому что они отличные. Но с ней бы… так… не стал.
Не знаю, он на самом деле настолько сильный человек или просто обманывал себя. Мы посидели в тишине, потому что основное было сказано, а дальше — просто должно отболеть. Но Белов вдруг положил мне голову на плечо и прикрыл глаза; я не отстранилась, понимая, что ему нужна хоть такая поддержка.
— А давай, Николаева, встречаться, — вдруг тихо заговорил он. И предупреждая мой смешок, пояснил: — Это же лучший для нас с тобой вариант, сама подумай. И от Танаевых оторвемся. Я буду о тебе заботиться, ты уж точно не начнешь шляться по всем мужикам города… Родители будут довольны, хату нам купят, где захотим. Прямо идиллия.
— Ты говоришь это только потому, что тебе больно, — резонно заметила я.
— Это да, — согласился он покорно. — Но и смысл в этом есть. Заметила, как нашу легенду легко восприняли? Все! Мы даже не делали ничего особенного, а нас так просто стали воспринимать как пару. И мои, и твои, и даже в гимназии… будто так и должно было быть.
Я вынуждена была кивнуть. Так и было. Наверное, мы внешне хорошо друг с другом смотримся, или даже не знаю еще, по каким критериям, но это действительно было так. Словно все ждали и — вуаля — случилось. Но какая разница? Ведь мы-то знаем, что это была неправда. Я все же погладила его по волосам, выражая сочувствие, но не желая развивать эту мысль.
— Знаешь, Николаева, — он продолжал так же едва слышно. — Ты, когда пришла к нам, мне даже понравилась. Не то, чтобы прямо любовь с первого взгляда, но себе я честно признался, что «мордаха милая». А потом все так закрутилось…
— Ты закрутил, — не смогла я не вставить свое веское слово.
— С твоей подачи, — парировал он. — Но да, я закрутил. И я мог остановить. И был полным придурком… Хочешь, извинюсь?
— Не надо, Белов, — у меня разрывалось сердце от того, насколько внутренняя тяжесть делает его искренним. Или ему, как и любому живому существу, просто необходимо почувствовать чужое тепло. Как Максу, только не в таком запущенном виде. Белов сейчас уязвим, и сам это осознает, вот и тянется к тому, кто хоть чем-то может ему помочь.
— Ну, не надо, так не надо, — смирился он. А потом неожиданно поднял голову, будто оживившись. — Слушай, Николаева, а почему нет-то? Я имею в виду, почему бы нам с тобой не замутить? Я понимаю, что идея так себе, но ты подумай сама.
— Нет, Белов, тупость это все, — я даже улыбнулась. Как ребенок, в самом деле. Думает, что сможет закрыть дыру в душе, оставленную Мирой, вот так просто. Практически с первой попавшейся.
— Подожди-подожди! — он явно увлекся. — Сейчас не решай. Просто подумай. Я, наверное, с ума сойду, если буду о ней думать. От других вообще тошнит… А ты вроде как своя. Я не предлагаю тебе секс и там петтинги всякие. Просто давай общаться… Продолжим строить из себя парочку, а там — как пойдет. Даже если никуда не пойдет, чего мы теряем?
— Белов! — я попыталась призвать его к здравому смыслу. Очевидно, что это у него такая форма ухода от психологической травмы, но это в корне неверное решение.
— Даша! — он назвал меня по имени, что говорило о том, что пора звонить врачам, пусть давление у него хоть измерят. — Я серьезно. Никаких там нежностей и прочего. Просто общаться, а остальные, включая Танаевых, пусть думают, что взаправду! Ну мне так легче будет. Чем чтоб она на меня сейчас с жалостью… А про других не поверят.