Макс недоуменно разводит руками, потом ныряет в карман и достает телефон. Нажимает кнопки, через несколько секунд в моей сумке пищит входящий вызов. Ну вот что за игра? Ладно, я поддержу за отсутствием других вариантов. Вытаскиваю свой мобильник и нажимаю кнопку приема.
— Привет, — слышу я от человека, который стоит на расстоянии шага.
— Привет, — теперь я почему-то могу выдержать его взгляд.
— Посмотрел я этот твой «Бойцовский клуб». Ну и идиотизм! Или надо книгу сначала прочитать?
Невольно начинаю улыбаться. Это все от нервов.
— Я так и думала, что тебе не понравится! У тебя же все не как у людей! — подключаюсь и я к разговору. — Ты вообще сколько фильмов смотрел? Пять наберется?
Издалека раздается зов Кости. Они наконец-то заметили, что нас нет рядом, поэтому мы направляемся в их сторону.
— Обижаешь, Даш! Да я же киноман, — возмущается он в трубку. — Меня назвали Максом, потому что первое, что я увидел по телевизору — фильм «Безумный Макс»! Прям карма.
— Ага, ты рассказывал. Это тебе еще крупно повезло!
— Но я как-то мультики больше люблю, — в голосе даже проскальзывает умилительное оправдание.
— Хентай? — искренне интересуюсь я.
Он смеется. Да-да, именно так, едва слышно. Смотрит вперед, как и я. Растворяется в привычном, как и я. Идем медленно, растягивая этот момент.
— А шрам у тебя над бровью немного видно, — вдруг говорит он, не отводя взгляда от сестры.
— Мог бы сделать вид, что не заметил! — возмущаюсь.
— Мог бы. Ты всегда так делаешь, если не хочешь чего-то замечать.
— Очень мудрое поведение!
Мира кричит:
— На вас сладкую вату брать? — и указывает пальцем куда-то в сторону.
— Тут сестра моя спрашивает, на нас сладку…
— Да я слышала ее! — уже смеюсь в полный голос.
Конечно, перед сном я перекручивала в голове все свои эмоции. Оказывается, что гораздо проще было, когда мне нравился Макс… в одностороннем порядке. Не знаю, какие чувства он испытывает ко мне, но что-то явно есть. Представить себе не могу, о каких правилах он говорил, я лично выхода не видела. И еще выяснилось, что сопротивляться себе — намного легче, чем сопротивляться ему. А Макс врубил эгоиста. Неужели это обязательная обратная сторона эмоциональности? Раньше он о себе никогда не думал, только о Мире. А теперь, взращивая в себе человечность, он заодно начинал ориентироваться и на собственные интересы. Прямо как ребенок — дай игрушку, любыми способами, и я буду просить, пока не дашь. А после — хоть потоп. И он, как тот самый ребенок, не отдает себе отчета, какой жертвы от меня требует. Любить его — это та еще засада. А держать за руку, просто держать за руку — это, кажется, уже невозможно.
Во время нашей прогулки он как-то все время держался рядом. Я не анализировала это тогда, только сейчас осознала. Как и то, что мы с ним играем в разные игры. Меня к нему тянет на каком-то метафизическом уровне, а он, благодаря долгим годам тренировки, выработал в себе навык — жертва должна привыкнуть, прочувствовать, чтобы потом брать теплой. Как паук, который впрыскивает в муху яд. Муха еще не знает, что она мертва, но это знает паук. Самое страшное — делает это Макс бессознательно. Вот и остается вопрос: до каких границ дойдет его эгоизм и когда я сама его остановлю? Остановлю ли? Ведь самое простое — плыть по течению. Получится недолго, но с пузырьками.
Заметила, что постоянно смотрю на телефон. Привычка, выработанная за месяц его звонков. Но сегодня он не позвонил. Эгоист, врубивший режим охоты, или близкий человек, тоже ищущий взаимовыгодный выход?
Потрясение. Ошеломленность. Встряска. Я и не думала, что способна впасть в такой шок. Я и не думала, что настолько плохо разбираюсь в людях. Вот вроде бы знаешь человека, каждая мысль его на поверхности, а потом…
Мы с Мирой ждали парней после тренировки. На улице было совсем тепло, поэтому мы вышли из здания, чтобы наслаждаться зарождающейся весной. Макс сегодня ни к каким манипуляциям с моим сознанием не прибегал, наверное, давал возможность свыкнуться с тем, что уже успел на меня вылить. Поэтому настроение было чудесным, спешить некуда, потому что пятница, а Мира придумывала планы на остаток дня. Она все зазывала нас в ночной клуб, но я, единственная, была еще несовершеннолетней, и с этим могли возникнуть проблемы.
А вот и они. И уже по громко хлопнувшей двери стало ясно, что что-то не так. Белов подлетел к нам, тяжело дыша, будто был болен.
— Это правда? — как-то сдавленно выпалил он, обращаясь к Мире.
— Что? — она пребывала в таком же замешательстве, что и я.
— Про Васильева — правда?
— А, — теперь она поняла, видимо, о чем речь, но не спешила пояснять.
— Бля-я-ядь!
В последний раз такое выражение лица у Белова я видела, когда врезала ему пощечину. Перекошенное, взгляд немного рассеянный, словно он теряется в собственных мыслях. Подошедший Макс подставил руку к его груди, не давая возможности кинуться на Миру, и только после этого объяснил:
— Этот… как его… в раздевалке хвастался, что с самой Мирой целовался.
Ну и бредятина! Я чуть не рассмеялась, но подруга меня опередила неожиданным:
— И что с того? Целовалась я с ним. Разок. Пусть мальчик козырнет этим, поднимет себе самооценку.
Я потеряла дар речи, а уж про Белова и говорить нечего. Он нервно дышал, пытаясь произнести как можно отчетливее: