Экзамен по социализации - Страница 49

Наверное, Белов не преувеличивал, когда рассказывал о своем отце.

Он скинул вызов и с ужасом посмотрел на Танаевых. В нависшей каменной паузе вдруг послышался тихий смех. Мы одновременно посмотрели на Макса. Он смеялся искренне, все громче и громче, обхватив ладонями лицо. Мира встала, и на ее лице читались по очереди испуг, надежда и полное счастье, заполняющее глаза слезами. Ей было наплевать на отца Белова и на все другие проблемы — ведь ее брат смеялся!

Белов же этой радости оценить не смог:

— Я, конечно, в восторге, что ты и хохотать умеешь, но вообще-то он серьезно…

Макс оторвал руки от лица, немного успокоился и ответил:

— Да вы только послушайте, как это звучит! Я выжил в Организации, я притащил на руках в деревню умирающую от голода сестру, я социализировался, я — наследник чуть ли не всей московской наркоимперии, и кто-то поднимет нехилые бабки, если я не доживу до апреля, за мной следит Первый Поток и только ждет, когда я начну пачками убивать людей, чтобы сразу же пристрелить, я, в конце концов, знаю в совершенстве два иностранных языка… и меня выгонят из какой-то паршивой школы?

Мира уже обнимала его и тоже смеялась. Мы с Беловым просто переглянулись, не поняв и половины сказанного, кроме того, что Танаевых возникшая проблема не сильно обеспокоила и, судя по реакции его сестры, что Макс так смеется впервые.

========== Глава 12. Экзамен Белова ==========

Когда все более или менее успокоились, я поинтересовалась у Белова:

— Так что, тебе домой сейчас нужно?

Он удивленно глянул на меня, а потом, как будто только вспомнив о произошедшем, отключил телефон.

— Зачем? Я уже в любом случае нарвался, так что пара часов ничего, по сути, не решит. Может, переместимся в зал? Кино какое-нибудь посмотрим. Комедию, раз Макс у нас такой весельчак.

Хоть он и пытался вести себя естественно, было очень заметно, что он расстроен. И я смела предположить, что расстроен он в большей степени из-за беспокойства за друзей. Хотя и ему самому несладко придется, это понятно.

Макс передвинул журнальный столик поближе к дивану, Мира переносила на него фужеры и тарелки, Костя открывал вторую бутылку шампанского — первую уже прикончили. Я на алкоголь вообще не налегала, даже первый бокал еще не допила, поэтому почти все к тому моменту выпитое можно списать только на заслуги Белова с Мирой. Я же выбрала один из дисков с полки — фильм, который мы в последний раз не успели досмотреть. Ну, а если захотят наши пьяницы что-то другое, то перевыберут вместе. Села рядом с Максом, занимая одно из лучших мест в кинотеатре.

Он тут же взял мою руку и переплел наши пальцы, как это недавно делала я, когда хотела его поддержать. Но в данном случае этот жест мне показался каким-то слишком интимным, не оправданным ситуацией. Поэтому я с удивлением посмотрела на него. Он наконец-то решил заметить мой взгляд и тоже повернулся.

— Ты против?

Я не то чтобы была против, но все же внутри у меня не окончательно все устаканилось. Такие жесты должны носить или явно выраженный дружеский подтекст, как это было в предыдущем случае, или начинают наталкивать на ненужные мысли. А я еще пока не готова снова встретиться с ними лицом к лицу.

— Нет. Но… Почему? — попыталась улыбнуться, чтобы показать, что искренне интересуюсь, а не пытаюсь обидеть холодностью.

Но Макс, наверное, не понял или, наоборот, все понял слишком верно, потому что с серьезным лицом тут же убрал свою руку и положил к себе на колени.

— Я просто ошибся. Решил, что это допустимо, раз ты сама так делала.

Он иногда просто с ног валит своей детской непосредственностью. Кто бы мог сейчас заподозрить в той угрозе, что он из себя представляет? Мне даже стыдно стало. Поэтому уверенно взяла его руку и вернула на место, сжав пальцы, чтобы показать, что ничего зазорного в этом нет.

— Это допустимо, Максим Танаев. Мне просто было интересно, почему ты это сделал, ведь я хочу тебя понимать лучше. Но если не хочешь — не объясняй.

Мне стало бы менее неловко, если бы он улыбнулся, но он не удосужился хотя бы попытаться. Даже висок пальцем левой руки почесал, тем самым выдав свою растерянность или глубокую задумчивость. Мира с Беловым смеялись о чем-то на кухне, но Макс все равно говорил тихо, только мне:

— Я говорил уже, что суть моей проблемы не в возбуждении, а в обязательном человеческом присутствии. Мы росли без матерей, отцов, без вообще какого-либо тепла, и, как говорил мой московский психолог приемному отцу, у меня что-то типа гиперкоменсации. Слыхала о таком? — я кивнула, хотя и не очень-то понимала суть этого термина. Просто не хотелось его сбивать — он и так нечасто откровенничал. — Если коротко, то моя тяга к сексу — это многократно увеличенная компенсация каких-то там детских переживаний, защитная реакция психики, позволившая мне не сойти с ума. Но я недавно заметил, что ты на меня влияешь положительно. Я объясняю себе это так: ты тут постоянно рядом крутишься, сама то обниматься, то целоваться лезешь, так что я к тебе просто привык. И поэтому ты меня успокаиваешь, но при этом не вызываешь желания подавить, подчинить полностью… ну, ты понимаешь, о чем я. У меня от тебя внутри все успокаивается, хоть и не до конца, но ощутимо.

Да вы посмотрите на него! У него внутри все успокаивается! А с моим «внутри» теперь что делать прикажете? И разве он только что не обозначил, что в сексуальном плане потерял ко мне интерес? То есть трахнуть хочет каждую первую, а меня — подержать за руку? Аж зарычать хотелось от такого неприятного осознания. Но сказано это было так искренне, так открыто — как просьба о помощи, причем совершенно невинная. Я отвела взгляд, чтобы он не прочитал в нем метания, и произнесла как можно увереннее: