Экзамен по социализации - Страница 39

Я решила попытаться вернуть разговор в более мирное русло, поэтому ответила:

— Ну, с родителями обсуждали МГИМО…

Конец фразы утонул в громком и невеселом хохоте.

— Вот именно! Все будут дипломатами, политиками, наследниками родительского бизнеса или около того. Весь класс дипломатов. Вся гимназия дипломатов. Целая вселенная злоебучих дипломатов!

— Ах, ты мой бедненький богатенький мальчик! — даже плюнуть ему в лицо захотелось. — А сам-то чем лучше?

— А ничем! Я хуже! Я согласен быть хуже, лишь бы хоть чем-то от них отличаться! Я, может, пошел бы к отцу да сказал бы, что хочу быть ебаным участковым терапевтом! Или учителем младших классов! Или ветеринаром, блядь, ежиков лечить!

— Так пойди и скажи, выделись из болота!

И снова этот ненормальный смех. После чего Костя хватает меня за затылок и заставляет наклонить голову, будто что-то показывая:

— Константин Игоревич, вы изволили жрать папенькину еду, одеваться на папенькины баблосики, так уж для начала оправдайте вложения, а потом можете и ежиков лечить, — я пыталась вырваться, но парень был намного сильнее. — А эти вложения никогда не оправдаются! У меня в гараже уже стоит Ягуар Кабриолет, а мне восемнадцать будет только в декабре! Нечеловечески дорогая тачка, которую я даже не просил! Так какой же надо быть неблагодарной сволочью, чтобы не ценить такую жизнь, а?! Чтобы стать после всего этого ветеринаром! И все точно в таком же положении!

— Отпусти, больно! — вопила я. Он отпустил, но продолжал орать так, что на нас оборачивались редкие прохожие:

— Мы не люди! Мы — инвестиции, которые обязательно должны окупиться! И отношение к нам соответствующее. Не так, что ли?

— Не так! Мои родители — нормальные люди! — я заступилась за несправедливо обвиненных родственников.

— Да что ты говоришь! — голос Белова сочился сарказмом. — Еще скажи, что сама их умоляла перевести тебя в эту гимназию. Или все же они прибежали радостные и облагодетельствовали тебя неожиданной новостью?

На самом деле, второй вариант… Но ведь они поступили так во имя моего блага! Никто меня не заставлял! Я согласилась на перевод добровольно, после недолгих уговоров, хоть и очень боялась, что не впишусь…

— Ну и что? — я пыталась доказать свою точку зрения. — Что плохого в том, что они хотят для меня лучшего будущего? Никто меня не станет заставлять поступать в МГИМО, если я захочу стать ветеринаром!

— Правда? — он изобразил ироничный интерес. — Николаева, ты такая дура или только притворяешься? Попробуй, пойди и скажи им, что после школы останешься тут и поступишь в кулинарный техникум или еще куда. О, они не станут на тебя кричать! Конечно же, нет. Твой отец только пару лет назад стал партнером в юридической фирме, то есть еще не успел окончательно скурвиться. Они еще способны на человеколюбие, поэтому мать просто расстроится, а отец попытается поговорить серьезно, направить, так сказать, на путь истинный, — теперь он со злостью смотрел мне в лицо, продолжая свою просветительскую речь. — Если будешь настаивать на своем, то со временем это превратится в бесконечные споры. Возможно, кричать на тебя так и не начнут, а скажут: «Это твой выбор», и напоследок поведают грустную историю — как сложно жить в этом мире и что потом твои ошибки исправлять будет уже поздно. И после этого ты сама сдашься, увидев заплаканную из-за твоего загубленного будущего мать и разочарованного отца, который только ради твоей учебы, может, и стал партнером в фирме. Манипулировать детьми можно не только криком, но это работает всегда!

Я не сдавалась, хоть и понимала, что он в чем-то прав:

— Допустим. Но я не хочу быть ветеринаром или учиться в кулинарном! Я хочу быть переводчиком или журналистом-международником, а почему бы и не дипломатом, в конце концов!

Он почему-то продолжал злиться. Ткнул меня два раза указательным пальцем в лоб, пока я не отступила:

— А ты не видишь разницы? Мне пофигу, кем ты хочешь стать — я говорю о том, что у тебя нет выбора! Ни у кого из нас нет! Больше того, мы и в детский сад ходили такой же… элитный, с Яной, Никитой, Наташкой и многими другими. Нас с младенчества тренировали смотреть на остальных людей, как на дерьмо, усекаешь? И программировали на «светлое будущее». Еще до поступления в школу вся наша жизнь была расписана по шагам, без права голоса! Я, может, и сам захотел бы стать дипломатом, но мне ни разу не дали об этом подумать! — Белов словно и забыл обо мне, но снова вернулся, начав говорить даже с некоторой долей доброжелательности: — И тут ты пришла к нам только в девятом классе — из нормального мира, где дети — не инвестиции, где их хвалят, если те занимаются спортом, красиво рисуют или имеют другие увлечения! Хвалят, а не говорят: «Можешь заниматься, чем хочешь, пока это не мешает учебе!», — и снова в нем поднималось раздражение. — Где людей ценят за какие-то качества, а не количество бабла и умение преподнести себя. В твоей старой школе все тоже бы молчали два года, если бы над кем-то так измывались, а? Никто бы слова не сказал? И сама бы молчала? И учителя бы делали вид, что ничего не происходит? Сомневаюсь! Пришла-то ты другая, и что? Тут же постаралась слиться с этой элитной массой! Извинялась, на коленях ползала, когда тебя унижали, лишь бы мы тебя приняли! Да я тебе услугу огромную оказал, не позволив этому случиться! А иначе сейчас ты бы уже изменилась — свысока смотрела бы на своих старых одноклассников, жалела бы их или смеялась над ними со своими новыми «друзьями». Спас тебя от скатывания в эту мерзоту!