Экзамен по социализации - Страница 100

100

— И смотрел на меня, — покорно повторила я, так и не отнимая лба от его плеча, но уже улыбаясь.

— «…и делал со мной «странные вещи»».

— Смотря насколько странные! — я подняла к нему лицо, увидев, что он тоже тихо смеется. — Слушай, а я ведь раньше и не знала, что ты такой деспотичный!

— Нравлюсь, да?

— Нравишься, — вынуждена была признать я.

Он убрал прядь волос мне за ухо, а потом добавил:

— И ты мне такая нравишься.

— Какая — такая?

Он прошептал в ухо:

— Такая — на грани. Пойдем, сейчас отличный момент.

Он встал и потянул меня за руку, только махнув Мире. Эти двое и без нас тут неплохо проводили время. Я направилась к машине, отгоняя сомнения и ликуя, предвкушая дальнейшее. Наконец-то можно будет раствориться в нем, насытив уже слишком сильное желание. Но, оказалось, «отличный момент» предполагался совсем не для того, что я ожидала. Макс зашвырнул меня на заднее сиденье и тут же сам присоединился.

— Поехали домой! Я не хочу… так… тут… — от неожиданности я даже снова начала бояться.

— Неа. Даш, твое настроение нельзя упускать.

Он тут же задрал мне юбку и нырнул ладонью под белье, заставив выгнуться.

— Нет, не тут, пожалуйста! Кто-нибудь увидит…

Но с ним же бесполезно спорить. Я хотела его поцеловать, чтобы он отвлек меня, но он не давал мне возможности дотянуться до него. Дразнил близостью, при этом пристально глядя в лицо и даже отвернуться не позволял. Это психологическое давление вызывало в моем теле какой-то смутный ответ — отдаваться так же неприкрыто, как он берет.

— Макс, ну… я так не могу… — его пальцы внутри усилили нажим и задвигались быстрее, от чего у меня сбилось дыхание.

— Давай же, Даша, давай, отпусти себя, — он хрипло шептал, и я закрыла глаза, проваливаясь в ощущения.

Приятное внутри нарастало, все сильнее и сильнее, до такой степени, что хотелось кричать или вцепиться в него зубами, я со стоном сама подала бедра вверх, почти причиняя себе боль, а потом что-то взорвалось в голове. Тело сжалось — мучительно, тесно, до скрюченных пальцев, впившихся в его плечи. И только после этого затрясло. Макс лишь теперь наклонился, чтобы поцеловать, а я даже не ответила.

— А вот это был оргазм, — тоном школьного учителя проговорил он. — Клиторальный. Поняла теперь? Я думал, будет сложнее. Наверное, и правда соскучилась.

Кажется, у меня внутри все продолжало сжиматься какими-то сладостными утихающими спазмами, даже после того, как он легко перепрыгнул на водительское место, чтобы увезти меня домой. Чтобы делать со мной странные вещи. Которые мы будем повторять еще множество раз.

В общем, я довольно быстро втянулась и в этот аспект наших с ним отношений. И даже со временем Макс не потерял ко мне интерес, а стал теперь еще более нежным. Нежность его, правда, заканчивалась в постели, но и это меня полностью устраивало. Там он оставался диктатором, хотя и тонко улавливающим мои желания. Оставаться скованной в такой компании просто невозможно. Вне постели он был образцовым лапочкой — спокойный, внимательный, иногда тонко манипулирующий, если ему что-то нужно. Я быстро забыла о том, что мою руку раньше никто постоянно не держал.

Родители мои пришли в некое замешательство, однажды застукав нас целующимися возле подъезда. Но атмосферу сгладил папа:

— Маша, а доченька-то у тебя — профурсетка! Пошли быстрей отсюда, жахнем чего-нибудь, чтобы успокоиться!

И на этот раз мне отчего-то совсем не было перед ними стыдно. Наверное, все дело в какой-то внутренней уверенности. А я все делала правильно.

Конечно, я понимала, что он спит с другими женщинами, хотя на моих глазах ничего подобного теперь не происходило. К ревности нельзя привыкнуть, но я переживала только в первое время. А потом будто отпустило. Ни одна из них не имеет ни малейшего шанса забраться под его носорожью шкуру. Его маленького, изуродованного детством сердца просто не хватало на то, чтобы вместить кого-то еще. Ревность возникает от неуверенности в себе, а мое место с каждым днем становилось все прочнее. Он никогда не говорил «люблю», он говорил «мое спасение», а это гораздо больше, чем любовь.

Я бы солгала, если бы сказала, что и Белов смог так же легко, как я, отпустить свою ревность. Еще до нашего отъезда в Москву они с Мирой пару раз снова сходились, а потом разбегались с громкими скандалами. Я понимала его — если претит что-то, то и не нужно это терпеть. К тому же, Мира, в отличие от Макса, испытывала настоящие эмоции к другим, а это уже сложнее пережить. Терпеть что-то бесконечно невозможно, поэтому и хорошо, что Белов не стал пытаться.

После выпуска мы с Костей поступили в МГИМО, а Мира, удивив всех, пошла в театральное, пару раз мелькнула и на модельном подиуме. Оказывается, именно это ей и нужно было — купаться во всеобщем внимании. Она пыталась завести серьезные отношения, но ни одни из них не продлились больше месяца. А потом она наконец-то честно себе призналась, что ей это не нужно. Правда, доступ к телу получали только избранные. Она чуть ли не показательные турниры устраивала, сталкивая конкурентов лбами. Отвязавшись от мысли, что она непременно должна любить одного человека, она наконец-то позволила себе быть счастливой.

Белов бросил институт после первого курса, чем окончательно испортил отношения с родителями. Но, наверное, ему это было необходимо для того, чтобы перестать чувствовать себя инвестицией. Игорь Михайлович даже приехал, чтобы закатить такой скандал, от которого содрогнулась вся столица. И после этого Белов ощутил себя полностью свободным. Вначале он помогал Максу, а потом ушел в самостоятельный гостиничный бизнес. Женился через три года. Когда он впервые привел к нам свою Леночку с целью знакомства, мы закономерно отнеслись к ней с недоумением: такая тихая девушка, которую рядом с феерическим Беловым просто невозможно представить. Но когда он добавил, что Леночка его — ветеринар, я тут же безропотно согласилась, что это судьба. Родители Белова не приехали даже на свадьбу, но его это давно перестало волновать. Уверена, что они еще передумают, когда Леночка произведет на свет очередного шумного блондинчика. А если не передумают — это только их беда. Белов же, насколько я могла судить, превращался в обалдевшего от счастья подкаблучника, что в нас всех вызывало только радость и понимание. Он мог противостоять всему миру, но не мог противостоять одной маленькой скромной девчушке, лечившей ежиков.

100